— Вы не ушиблись? Вам не больно?..

— Наташа! Сейчас же вернись! — донесся сверху грозный голос тети Клопы.

Со своего места я видел, как остановилась внизу Наташка, некоторое время смотрела вслед Серене, который даже не обернулся, потом стала медленно подниматься по лестнице. Когда она поравнялась со мной, я увидел, что в глазах ее стояли слезы.

Не знаю, как получилось, но я протянул Наташке последний свой резерв — жевательные мятные подушечки, которые берег «на черный день». Как видно, этот «черный день» наступил.

Честно говоря, я еще надеялся обменять эти подушечки у Павлика на «бабл гамм», но раз уж так с Наташкой получилось…

— Наташ… — сказал я. — Хочешь?.. Это тебе… Мятные…

Наташка вдруг резко повернулась ко мне и с неожиданной злостью ударила снизу по моей руке. Мятные подушечки улетели куда-то вверх и покатились по ступенькам.

— Не надо мне твоих «мятных»! Ничего мне не надо! — завопила Наташка. — Что вы все лезете ко мне! Убирайтесь все от меня!..

В ее глазах было столько злости, что я даже отступил на шаг.

— Ну если не хочешь… — проговорил я обидчиво и добавил: — Никто к тебе и не лезет…

Больше я ничего не стал говорить, хотя мне очень жалко было свои жвачки…

Закусив губу, чтобы не разреветься (я видел, слезы у нее так и брызнули из глаз), Наташка, как голенастый страус, взлетела на свой этаж, а я оторопело остался торчать на лестнице. Потом спустился на свою площадку и открыл ключом дверь.

Тихо вошел в квартиру, снял куртку и на цыпочках пробрался в коридор.

Мама в своем красивом платье сидела в самом дальнем конце дивана, а папа блаженно вытянулся во весь рост и, положив ей голову на колени, казалось, подремывал. Мама осторожно гладила его светлые шелковистые волосы, и такое при этом у нее было хорошее лицо, что я невольно подошел и стал рядом.

Она меня поцеловала, прижала к себе и очень тихо шепнула:

— Не шуми, папа уснул…

Моя мама тоже бывает доброй, и я очень люблю ее в такие минуты.

И тут случилось такое, о чем мы вспоминали потом всю свою жизнь.

Папа уснул, а всеми забытый огнетушитель, стоявший в углу комнаты, незаметно для нас и притом очень даже злонамеренно проснулся. Мне даже показалось, что я увидел, как он открыл сначала один глаз, потом второй… Увидел пожар, бушевавший в мамином сердце, и даже тонкие ручки злорадно потер… Сначала в его железных внутренностях что-то булькнуло, потом он вздохнул, как человек, и начал, постепенно все больше горячась и распаляясь, что-то бормотать.

Мама услышала это бормотание и тут же сказала:

— Пойди, сынок, посмотри на кухне: наверняка наш папа сжигает очередной чайник.

Не успела она это договорить, как огнетушитель с коротким хлопком выстрелил пробкой, забивавшей его носок, и, шипя, словно гадюка, принялся поливать я маму и дремавшего у нее на коленях папу, а заодно и меня густыми струями пены.

Папа и мама как ужаленные вскочили с дивана. Папа схватил стул и, закрываясь им, словно щитом, от мощной струи пены, бросился к огнетушителю.

— Мое платье! Мое лучшее платье! — в полном отчаянии закричала мама. Папа схватил огнетушитель:

— Открывай балкон!

Я оказался раньше мамы у балконной двери с фанеркой вместо стекла и распахнул ее настежь. Папа нащупал ручки огнетушителя, поднял его и, обдавая все перед собой густой пеной, выскочил с огнетушителем на балкон.

— Поберегись! — крикнул он на всю улицу.

Огнетушитель, продолжая работать, полетел вниз на кусты озеленения, отмечая свой полет, как реактивный лайнер, широким белым следом в голубом небе.

Не прошло и пяти минут, как в нашу квартиру стали стучать.

На лестничной площадке перед дверью стоял милиционер, за ним выкрикивали разные слова с полдесятка пострадавших прохожих. Сзади всех с повязкой дружинника на рукаве наводил порядок дядя Коля.

— Граждане! — кричал он. — Не создавайте толкучку! Прошу по порядку! Сначала пострадавшие, потом свидетели!..

Дядя Коля дунул в милицейский свисток, звонкой веселой трелью покрыл шум и гам в нашей квартире. Наверное, из-за этого свистка он и пошел в дружинники…

— Вы — гражданин Ручейников, Петр Яковлевич? — строго спросил милиционер у папы.

— Он самый, — переступая в клубах пены, как ангел в облаках, не очень приветливо ответил папа.

— Почему вы, гражданин Ручейников, кидаетесь огнетушителями с балкона?

Папа пожал плечами, ничего не ответил, хотя мог бы сказать, что кинул-то за всю жизнь всего один огнетушитель, а уже придираются…

— Придется составить акт, — сказал милиционер. — Пострадавшие, прошу дать показания, свидетели — тоже…

И тут мама сама пошла в наступление на милиционера и на дворника, явившегося вслед за дядей Колей в белом фартуке да еще и с бляхой. Наверное, потому и пришел после всех, что белый фартук надевал…

— Нет, это мы на вас составим акт! — сказала мама. — Почему у вас пожарное имущество не в порядке? Почему вы старыми огнетушителями портите квартиры?

Мама наверняка бы еще что-нибудь сказала милиционеру, но в это время на пороге появилась тетя Клара, тоже в больших очках, через которые, конечно, увидела очки мамы.

— Мила, — строго сказала она. — Можно тебя на минуту?

— Ой-ля-ля! — сказал папа, и хоть сказал он это вполголоса, но я-то его услышал и, конечно, понял, что он имел в виду. Сейчас мама пойдет к тете Кларе, и они до вечера будут выяснять, чьи очки лучше.

— Может, не стоит идти? — сказал папа вполголоса.

— Не беспокойся, я все улажу, — коснувшись папиного плеча, сказала мама, и я поверил ей, потому что мама, хоть и шумела больше всех, но зато действительно лучше всех умела все «улаживать».

— Мамочка! Посмотри заодно попугаев-неразлучников! У меня ведь не осталось ни одной животинки! — как можно трогательнее попросил я.

— Не знаю, не знаю, — ответила мне мама и добавила, обращаясь к папе: — А ты с ними построже! Нечего тут раскошеливаться! Пришли всякие за чужие грехи акты сочинять!..

Но акт все-таки сочинили и подписали… Когда папа прочитал его, за голову взялся. Хорошо, что этот акт не видела мама… Вернулась она, когда все наши гости уже разошлись. На лице у нее отражалось явное сомнение.

— Ты знаешь, — сказала мама, обращаясь к папе. — Придется и для Клары такие же очки, как у меня, заказывать во Франции… Ее, что из Швейцарии Жорка привез, явно хуже. А я даже из-за очков не хотела бы с Кларой отношения портить…

— А попугайчики? — не выдержал я.

— Ах да, попугайчики! — наконец-то вспомнила о моей просьбе мама. — Нет уж, — решительно тряхнув головой, сказала она. — Лучше целое стадо хомяков, чем пара попугаев. — У них же световой день: с рассвета и до темна наперебой орут и клювами щелкают. А что будет в мае-июне?.. Все семейство Бояринцевых хоть сейчас отправляй в сумасшедший дом…

— Мамочка! Ну пожалуйста! Ну мы их будем накрывать на ночь платком! У меня же теперь никого, а у Павлика и рыбки, и попугаи!..

— Не знаю, не знаю, — ответила мама. — Я не враг тебе, но не враг и себе. Папе вон надо диссертацию кончать…

— Но у нас же сейчас все равно ремонт! Попугайчики, если их купите, пока побудут у бабушки…

К папе я не обращался, потому что знал: папа мой союзник. И последнее слово все-таки будет за ним.

— Ни в коем случае! — категорически возразила мама. — Бабушку хоть пожалейте. Только такой канители ей и не хватало!.. Пусть вон папа свое слово скажет.

Конечно, мама рассчитывала, что папа пожалеет прежде всего себя и свою диссертацию. Но мой милый папа стоял и молча улыбался.

— Пап, можно? — веря и не веря себе, спросил я.

— Разве что в виде исключения, — неожиданно для мамы сказал мой дорогой папа.

— Ур… ра-а-а-а!.. — закричал я, даже не подозревая, сколько бед и несчастий посыплется на наши головы из-за этой, еще не начавшейся, а лишь пока задуманной попугайной истории. Но в ту минуту мне казалось, что намечаемый поход на Птичий рынок хоть немного поправит мое горе от потери милых, куда-то запропастившихся хомячков Павлика и Васьки.